— Но ты не станешь бить по безоружному, сын. Я слишком хорошо тебя знаю, — хриплый, надтреснутый голос. Словно он и правда старик.

— И когда вы успели узнать меня так хорошо? Когда запечатывали мою силу? Или, быть может, когда приговаривали меня к медленной и мучительной смерти, лишая любой возможности влиять на происходящее? А, может, тогда, когда насиловали мою мать?!

Мужчина в кресле коснулся пальцами глаз, словно стараясь стряхнуть с себя эти обвинения вместе с дурнотой. На миг потускневшие темно-серые глаза налились силой, зло сверкнув.

— Я спасал твою жизнь, глупый мальчишка! Если бы я не приказал запечатать твои силы, чтобы ты выглядел обычным слабым полукровкой, но он тебя бы просто уничтожил… Также, как и твою мать, когда в ней отпала необходимость!

Длинные пальцы сжались в кулаки, казалось, ирр хочет кого-то ударить — и старается сдержаться.

— И кто же этот великий он?

Сердце сжалось. Нет, считать этого человека монстром было гораздо привычнее. Предатели бывшими не бывают. Предательство прощать нельзя.

— Тот, кто стоит за всем происходящим. Тот, кто уничтожал альконов и поработил их. Он давно уже сошел с ума. Для этого существа нет своих — только полезные для него люди и жертвы или рабы. Я не могу назвать его имя, потому что мне…

Он не договорил, сгорбившись как-то разом. А Сайнар смотрел на того, кого ненавидел всю свою сознательную жизнь и пытался подавить в себе острую вспышку жалости, потому что уже понял то, что было не договорено.

— Ты такой же раб, как и все мы. Только ты его ширма. А он где-то совсем близко, совсем рядом… Как же ты позволил делать все это с собой? С нами?!

— Я был молод, обижен и глуп. И заплатил сполна. Но я позвал тебя сюда не рассказывать сентиментальные истории из прошлого. Как бы то ни было — ты все ещё остаешься моим сыном.

— Я не единственный твой сын…

— Нет, — спокойный взгляд в ответ, — для меня единственный. Другого, — лицо ирра исказилась в мучительной гримасе, — у меня отныне нет.

— Что ты?..

— Он решил, что пора убить тебя. Я слишком долго терпел, слишком долго надеялся, что он не отравил разум твоего брата до конца. Все напрасно.

Был ли он чудовищем, его отец? Или он был великим ирром? Великим, пусть и совершающим чудовищные ошибки.

— Ты позвал меня сообщить это?

— Вовсе нет. Это не та новость, которая стоит твоего внимания, мой Драгоценный сын.

Ни малейшей издевки в голосе — только бесконечная усталость.

— Ваш… Кинъярэ…

— Ты знаешь его второе имя?

— Знаю, — невеселая улыбка, словно Азгар и сам этому не рад, — мы были когда-то друзьями, представь себе, — но времени нет на пустую болтовню.

Он медленно поднялся, припадая на ногу.

— Кто тебя так? И за что?

— За непослушание, — горький смешок. — Слушай меня внимательно, у меня не так много времени, сын.

Возражать сил не было, да и глупо. Каким глупым вдруг показалась его многолетняя бездумная ненависть! Он почти не помнил мать и так не познакомился толком с отцом…

— На Арса не обращай внимания, он моя тень и никогда не выдаст. Кин ошибается, и сильно, ему не справиться одному с… — мужчина замолчал, судорожно сглатывая и хватаясь за шею. — Если у тебя есть, кого взять с собой — бери — и, если не хочешь все потерять, мы должны успеть, — он бросил взгляд на окно, где уже стемнело, — им помочь.

Почему он поверил? Наверное, Сайнар и сам не смог бы толком объяснить. Судьба. Рок. Провидение.

Дьергрэ найти все-таки удалось, хоть и с трудом. Разноцветные глаза блестели ярко и совершенно безумно — палач сейчас явно не отличался здравым рассудком.

— Йер!

Он попытался дозваться, а потом просто резко дернул его за хвост, впиваясь взглядом в ошалевшие от такой наглости глаза и резко нажал на несколько точек на шее и спине — быстро и невесомо, как и показывал шеннэ на непредвиденные случаи, вроде нынешнего.

— Словом одного из Тринадцати, повелеваю равному, но младшему, идти за мной и выполнять мои приказы!

Здесь — как со зверем в клетке. Главное — не показывать страха. Беловолосый безумно оскалился в ответ, хищно напружинившись, а потом вдруг встряхнул головой, смотря уже совершенно ясными глазами.

— Спасибо, что вернул. Мне ещё рано к Госпоже, знаешь?! — шепнул с какой-то по-детски болезненной улыбкой.

— Пойдем, Йер. Наш Повелитель нуждается в нас.

В старом крыле было по-прежнему тихо. Больше звать кого-либо не было смысла — в столице никогда не было особо много альконов, а, если кто и оставался — это были лишь сломанные бессловесные игрушки.

Темные коридоры и ощущение напряжения, натянутой струны. Вдалеке грохотал гром, пару раз мелькнули ветвистые, рогатые молнии, щупальцами впивающиеся в землю. Азгар, несмотря на свое паршивое состояние, шел быстро и почти бесшумно. Он лишь покосился задумчиво на сосредоточенного Йера, фыркнул на его ненавидящий взгляд и ничего не сказал.

Тьма. Пустота. Пелена. Вот, как ощущался здесь дворец. Казалось, словно камни окрашены кровью и кровь самой земли течет сквозь них. Идти становилось тяжелее с каждым шагом. Что-то наваливалось, пригибало к земле, не давало вздохнуть. Азгар был бледен, как мел, и давно отпустил своего оборотня. Сай сам чувствовал, как пытается впиться в его ауру, раздирая её в клочья, неведомая сила. Только Йер, казалось, не замечал ничего. Его взгляд остекленел, становясь совершенно безумным, и он только тихо бормотал что-то себе под нос.

— Как же так… та сила… тогда проиграл, а сейчас за вас отомщу. Вы здесь ведь, я чувствую. Плачете-зовете, а папа не идет. Ничего, я приду. Скоро-скоро, обещаю! Я близко-близко, его кровь залогом станет, его душа…

Сайнар хотел было заставить того замолчать, от безумного шепота мурашки бежали по коже, но Азгар вскинул ладонь, останавливая.

— Он разумнее нас вместе взятых. Кто безумен, тот тоньше чувствует грань. Дьери чувствует того, кто лишил его семьи и поработил их души. Ты правильно сделал, что привел его сюда, он получит долгожданное освобождение.

Дикий разговор, дикая ночь. С чего он вообще так бездумно доверился этому… магу?!

— Потому что чувствуешь, что я прав. Драгоценным не справиться в этот раз без старого предателя, — короткий незлобный смешок — над самим собой.

Они подошли к стене, выложенной тонкой искусной мозаикой, да только неведомый мастер изобразил такое, отчего кровь в жилах стала льдом. Смерть. Смерть изощренная, беспощадная и бессмысленная. Муки живых, отдающих себя на алтарь тому, кто пожелал могущества.

— Он болен…

— Его отлично вылечит топор на голову. Средство, проверенное временем, — сухо откликнулся Сай, сглатывая. Ужин упрямо просился наружу. — Не пытайся оправдать безумца!

— Ему не нужны мои оправдания… — тихонько засмеялся маг, чьи серые глаза блеснули тем же больным отсветом.

Им всем уже давно пора лечиться, как сказала бы Риаррэ. Но в здравом уме этот узел не разрубишь.

Азгар подошел к фреске вплотную, чуть не обнюхивая, покачал головой, что-то тихо пробормотав под нос, и протянул запястье Сайнару.

— Режь. Лучше всего когтем.

Что ж, с этим как раз проблемы нет.

Темная, с синеватыми искрами кровь ирра пролилась на стену, вдруг растекаясь, словно против воли, в странном паучьем узоре. Стена пошла рябью, дрогнула — и рассеялась, образуя проход в темный пыльный коридор, в котором отчетливо виднелись свежие следы.

— Быстрее!

Вот теперь они все чуть не бежали. Вперед-вперед-вперед. Быстрее. Ещё быстрее. Пульс грохотал в висках, дракон внутри бесился и рычал, и откуда проснулась обжигающая ненависть. Он точно знал в этот момент одно — того, кто таится за этими стенами, надо уничтожить любой ценой.

Прошли часы, а, на самом деле — несколько секунд.

Время застыло, разбиваясь на маленькие осколки вечности и выталкивая их в иную реальность — пропахшую кровью, болью и потом.

На пылающем алыми отсветами жертвеннике лежал, запрокинув голову, мортэ Кинъярэ, Первый алькон. На бледных губах застыла, словно приклеенная, насмешливая улыбка, а в груди торчал кинжал, пылающий ядовито-зеленым светом Жизни.